Главная » 2013 » Декабрь » 23 » ПРАВДА ЖИЗНИ
15:06 ПРАВДА ЖИЗНИ | |
А.Леонидов(Филиппов) ДВА АРОМАТА ВРЕМЕНИ (Отрывки из романа "Мускат и Ладан") ... В этом доме шли только часы – настенные, напольные, на каминной полке – тикали себе, а время не шло. Старческая опрятность, характерный старушачий запах – ретро-духи, чернослив, полироль, выпечка… Мебель была старой, очень старой, ещ ё советской – из ценного дерева, натуральная, массивная, настоящая, не то что поделки под евроремонт, больше похожие на театральную бутафорию… Тетка, старуха, доживала последние дни в тишине и упорядоченном перестуке часовых механизмов. Приняла племянника из Кувы ласково, радостно – видимо, мало к ней кто заходил… А племенник пошел в столице тетку навестить – чтобы узнать, как её здоровье и много ли наследников на элитную столичную недвижимость в виде квартиры в старом академическом доме улучшенной планировки. Здоровье у тетки оказалось вполне сносным, и количество наследников не оставляло Егору шансов заполучить сокровище даже при самом лучшем для него исходе (если тетка откинет каблуки старомодных туфелек). Но выяснилось кое-что другое, тоже немаловажное. Сечень остановился в гостиной у большого портрета покойного дядьки Михаила, академика всех академий и корифея всех Коринфов. Портрет был хорош только величиной. Сечень прикинул и так и эдак – даже если подмазать где нужно штрихами – дядька не сойдет за популярную персону, и продать холст не светит. Кому нужен покойный дядька Сеченя? Однажды Сечень уже продал никому не нужный чугунный бюст всесоюзного старосты Калинина богатому вьетнамцу. Вьетнамец торговал вонючим бальзамом «Звездочка», якобы помогавшим сразу от всех болезней. Секрет сделки был прост: Калинин в воображении художника со своей козлиной бородкой и лукавым прищуром запросто сошел за Хо Ши Мина, тем более, что топорность чугунного литья мешала опознавать мелкие детали. Поэтому, если бы дядька Михаил хотя бы отдаленно напоминал Солженицына или Сахарова – Сечень нашел бы куда пристроить его портрет. Но все это пустые домыслы пустого досуга – ведь тетка не отдаст холста с покойным мужем, да и толку от холста – хоть бы отдала – кот наплакал… -Вот значит, дядя, ты какой… При жизни был поменьше и покривее… - думал Егор, словно Дон Жуан перед статуей командора. – Монографии писал, на конгрессах трындел, думал, небось, что делом занимаешься… Люди, думал, на тебя заворожено смотрят – какой ты молодец! Ан видишь как повернуло – ни тебя, ни конгрессов, ни людей, ни книг. Так-то, дядя… А я ведь тоже хотел, как ты… Университет окончил, книги хотел писать… А видишь, чем живу – гнилую картоху за свежую выдаю, и тем сыт бываю… Академик медицины Сульпин смотрел с холста заносчиво и важно. Его полосатый костюм с большими лацканами сейчас приняли бы за пижаму, наверное, был с «ромбом»: ишь, как подчеркивал, что мединститут окончил! Смеялся Сульпин, у которого было все, над племяшем, у которого нет ничего. И на левой его руке, на безымянном пальце блестел в лучах минувшего солнца, светила прошлых дней, в лучах былого лета – большой драгоценный камень на матером азиатском перстне. -Духовность, духовность, а сам-то вон как прикинулся… - сердился Сечень на покойного дядю, за костюм, за ромб, но главным образом – за вызывающий перстень. – С вас, сволочей, все началось, нами закончилось… Черная гниль по жизни пошла, весь урожай на корню… Связи между блистательной научной карьерой покойника и собственным фермерским прозябанием Сечень найти не мог, но от того дулся только сильнее. Почему-то ему стало казаться, что дядя слопал всю удачу рода, и потому Сечень вот тут… А что «тут»? Помощник депутата областного заксобрания, имеет парламентское удостоверение с прилагаемой неприкосновенностью, в столицу к тетке ездит за казенный счет… Многие жизнь бы отдали, чтобы как Сечень подняться, а он сам – жизнь бы отдал, чтобы так не подниматься. А как надо? Иногда ему казалось – все просто поздно пришло. Если бы тот же парламент ворвался в судьбу вместе с лопоухим коррупционером Махачиным лет десять-пятнадцать назад – все иначе бы звучало и воспринималось на вкус. А сейчас… Сороковник, сороковник, некуда бежать, и зачем уже что нужно? Седина в бороду, бороду бреет, как госслужащий – и никакого беса потому в ребро… Может и правда – была бы другая жизнь, курганы бы копал, книги писал, на симпозиумах бухал бы с академиками… Только зачем? Когда тебе сороковник, злишься и на деньги, и когда их нет. Каждой ситуации – злость подыщется. Богат – неправильно богат, а не богат – так кричи караул, беден… Сечень вспоминал об университетских годах, как о раннем детстве – смутно, ярко и бестолково, без всякого сюжета. Интересно – думал он – а был ли у меня талант к науке или нет? Теперь уж никогда не узнаю, так в могилу тайну и унесу… Опростился вон по-толстовски, не по-детски, фермер, земляная кость… Никогда не думал он быть фермером, землеробом, и тем более сельским жителем. Сельским он и не стал – он, скорее, житель своего автомобиля «Нива», такого же траченного жизнью между Кувой и Сиплодоново, как и его обладатель. Ферма в Сиплодоново упала к нему в руки случайно. Раскрестившись с университетскими мечтами, раз и навсегда, определяя себе житьё в бурлящем дерьме современности, Сечень вышел на тропку ростовщика. Может быть, неудача в ростовщичестве так подломила меня? – задавался вопросом Егор. – Может быть, все было бы иначе, если бы меня не «прокинули»… А ведь его и не «прокинули». Он давал в долг под залоги, и чаще получал залоги, чем долги. Люди оставляли залоги и уходили, и не возвращались, или возвращались с мольбами, и вместо процентов росли на руках ростовщика Сеченя груды никчемного разномастного барахла. Самым крупным его кредитом и был кредит, выданный под залог земли в Сиплодоново. Бывший фермер, заложивший Сеченю все, что имел, открыл на трассе зачем-то кафетерий, с кем-то поссорился. В итоге кафетерий сгорел вместе с хозяином, а ферма в Сиплодоново была выставлена на продажу. Она и была бы продана, за сколько Бог пошлет, если бы не появился тогда в жизни незадачливого ростовщика однокурсник, ставший начальником отдела продаж в продуктовой сети супермаркетов, Женя Махачин. Женя то ли строился тогда, то ли женился, и хотел взять кредит. Но ему не давали кредита. А Сеченю давали. Под льготный процент давали в Россельхозбанке, как фермеру. Егор взял, передал Жене, срезал на процентах хорошую маржу. Так и закрутилось: земля оказалась кормилицей. Но не в том смысле, который вековечно вкладывали в это, а в другом, дурном, спекулянтском, зловонном – но кормилицей… А теперь вот как жить? Не «на что?» – вопрос – а как и зачем… Дочитать про горилл да и в яму… -Ерунда какая-то в голову лезет… - мысленно отмахнулся Сечень от вьетнамских аллюзий. И поинтересовался у тетки, зевая: -Какой хороший портрет… Прямо как живой… А что это за перстень у него вместо обручального кольца? -Оно и есть – улыбнулась тетка, сразу став похожей на печеное яблоко. – Обычно он кольцо это камнем в ладонь носил, вот и получалось, что оно на обручальное похоже… Все говорили – какой хороший семьянин… А он просто бриллиант «светить» не хотел – в советское время неудобно было… Жили мы, что и говорить, тогда богато, а камень этот дяде твоему в Туркмении подарили! Он жизнь спас одному большому начальнику оттуда, и тот подарил… -Бриллиант? – сразу взмок Сечень, чувствуя, как мурашки бегут по спине. – Такой величины? -Именно такой! Чистой воды был камень, имя имел: «Красный Восток». Сейчас-то так только пиво называют… С голубиное яйцо камушек, очень его твой дядя любил. Вроде, и не стоило носить – а носил, повернув в ладонь, камнем вовнутрь… -А… можно посмотреть?! Он, наверное, в шкатулке с дядиными орденами лежит? -Какой там… - старуха поджала упрямые и вредные губы. – С пальца не снимался… Так с бриллиантом и похоронили мы твоего дядю, мужа-то моего, да ему, видимо, того и хотелось… Врос перстень в палец, не отрезать же… -Счас бы отрезали… - сглотнул слюну Сечень. -Сейчас-то да… Сейчас, глядишь, и костюма приличного в гроб не положат, аппликацию из тряпок делают… Вот в наше время – мы Мишеньку в гроб в самом лучшем его костюме клали, так принято было… Хороший был костюм, кремпленовый, черный, с отливом, с искрой… А какой Миша в нем лежал красивый… Я своим сестрам и племянницам сказала: хоронить только в моем, нечего липовые платья покупать, не по-людски это… | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |